Новелла №12
«Оковы»
Под стук колес бегут деревья, кусты, поля… снег… везде белоснежный, бескрайний простор. Бушлаты, ушанки, покрасневшие от мороза носы и очередь у единственного туалета около вагонной двери.
Из зарешеченного окна виден паровоз с вагонами… последний вагон… отсюда 20 лет назад сбросили Тициана Табидзе.
— Ты грузин?
— Да!
— Как звать?
— Георгий.
— Фамилия?
— Микеладзе.
— Первый срок?
— Да!
— За что сидишь?
— По политическому!
— А в чем твоя вина?
— Советский Союз «разрушил»…
***
Родился я 16 декабря 1931 года, на Вере. В день моего рождения был сильный снегопад и мать до роддома везли на санках. В тридцать седьмом, после расстрела отца, мой дед Ражден Микеладзе перевез меня, маленькую сестренку и мою мать к себе в Сололаки. Отсюда я и запомнил Тбилиси, с площадью Ленина, проспектом Руставели, трамваем, фуникулером и горой Давида, Оперным театром, Дворцом пионеров, Нарикалой, Сиони, Метехи, Абанотубани, двухэтажными домами с нависшими балконами.
— Прекрасный город! – так называл Тбилиси итальянский путешественник Марко Поло. Французский писатель Александр Дюма, гуляя по Тбилиси, не смог сдержать восхищения. Переводчик «Витязя в тигровой шкуре» на немецкий язык, австрийский поэт Гуго Губерт писал в «Апологии Тбилиси»:
«Если бы не Тбилиси, возможно, в Вене вместо храма стояла бы мечеть. На протяжении многих веков о тбилисской цитадели разбивались Джалал-ал-ладины, Чингисханы и другие восточные шахи и султаны. Тбилиси стоял, как крепость, через которую обескровленные и обессиленные враги христианства не могли перешагнуть, и после не в состоянии были добраться до Европы».
***
Подъезжаем к Тюмени.
— Скидываемся, у кого сколько есть, а то сгинем от холода, — высокий мужчина обошел вагон, собирая деньги. Кто дал, а кто отказался. На это была причина: деньги хранились в неприглядном месте и чтобы их достать, следовало идти в туалет.
— Ладно, запомним! – и высокий подошел к вагонной двери.
— Начальник, а ну подойди сюда!
— Чего тебе? – сквозь решетку заглянул конвоир и направил оружие.
— Принеси водку. Половина тебе, половина – нам.
— Хорошо! – ответил конвоир и засунул деньги в карман.
Поезд остановился. Из зарешеченного окна было видно, как он бежит вприпрыжку. Спустя полчаса вернулся с двумя пятилитровыми бутылями.
— Берите вашу водку, — и протянул одну бутыль.
— Ну, выпьем! – заключенные достали алюминиевые кружки. – Будем! – воскликнули хором и выпили.
— Еде по одной!
По всему телу приятно разлилось тепло. В вагоне стало веселее.
— Давай, еще! – веселье переросло в шумный галдеж.
— Тебя как зовут?
— Георгий.
— Давай играть, — и достал кости из хлебного мякиша.
— Не хочу!
— Как это, не хочешь. Вор с тобой говорит!
— Отстань, он политический… – заступился грузин.
— Да вот еще, скажешь, политический…
— Покажи ему обвинительное заключение…
Достал и показал.
— Что-о? 25 лет за попытку разрушение СССР? Ну, ты даешь, парень!
***
Первого сентября пошел в первую школу. Уложили мне в ранец 2 книги, 2 тетради, ластик, карандаш, ручку, чернильницу и предупредили: держи сумку прямо, а то разольешь чернила. Отправили набираться знаний. Возвратился из школы – мать в ужасе: вся спина синяя. Но, бог с ней, спиной. Книги целиком залиты чернилами. Целый год я и мама старались прочесть, что было написано на страницах. По вечерам дедушка водил меня и сестру Элико гулять по проспекту Руставели, бывшему Головинскому. До Оперного театра, построенного в 1851 году по приказу наместника Воронцова, сгоревшего и восстановленного в 1896 году… и обратно.
В воскресенье всей семьей ходили в баню. Спускаясь по улице Энгельса к Мейдану, в Абанотубани сворачивали направо, к Пестрым баням. Здесь веками мылись и купались тбилисцы, будущие свекрови осматривали будущих невесток, лечились чудодейственной серной водой, которая все же не смогла вылечить кастрата Ага-магомед-хана, выместившего всю злость на бане.
Заходили в женское отделение мама с Элико, я и дед – в мужское, и становились в очередь к банщику Илхаму.
— Илхам, покажешь свое мастерство?
— Ражден-джан, век благодарить будешь!
— В очередь много стоят?
— Нет, вот одного отпущу и тебя приму.
— Но ведь теперь моя очередь?
— В тебя Касо примет!
— Илхам, почему ты ему отказал?
— Ээ, да он в прошлый раз так бухнул…
Любил я баню – единственное место, где чувствовал себя полноценным мужчиной. После купанья, как правило, сидели в фойе и ждали маму и Элико. Почему-то мне казалось, что женщины купаются дольше, потому что они грязнее нас. Возвращаясь домой, покупали в тонэ горячий хлеб и, отламывая вкусные ломтики, утоляли голод.
***
— Подъезжаем к Иркутску, гоните деньги! – встал тот же высокий. На этот раз собрали больше денег, и дерьмом запахло.
— Начальник, подойди!
— Чего тебе, — спросил, но оружие не поднимал, знал, зачем зовут.
— Принеси на эти деньги водку. Тебе половина и нам – половина…
— Ясно! – и положил пахнущие дерьмом деньги в карман.
Поезд остановился. Видели, как бежит один конвоир, а возвращаются двое, и у каждого по две пятилитровых бутылок в руке.
— Берите вашу водку! – честно передали две бутыли.
Опять зазвенели кружки:
— Выпьем!
— Еще по одной!
— Еще!
— Наливай, не жадничай!
— Ты почему себе больше налил?
— Ты что, сдурел!
За решеткой выпивает конвой:
— Что за шум у вас… вашу мать.
— Твою мать…
— А ну, выйди.
— Заходи и выведи меня.
Зашли, вывели, выстрелили.
Так же, двадцать лет назад, сбросили Тициана Табидзе.
***
В ушах до сих пор звучит голос Левитана: «Внимание, внимание! Говорит Москва!», известивший о начале войны и принесший в жизнь плач, слезы, крики, голод… Дедушка все так же работал на табачной фабрике «Пролетарий», начальником производства. Мать устроилась в мою школу учительницей английского языка и изводила меня занятиями. Другие учителя, угождая ей, каждый день вызывали меня.
Я и Элико голода не ощущали, а вот мать и дедушка стали похожими на облизанные конфеты. Самым горьким воспоминанием за все военные годы осталась конфискация радиоприемника. Именно с того рокового дня я записался в кружок радиолюбителей во Дворце пионеров и избрал специальность радиотехнику. Целью моей жизни стали: диодные и управляемые триодные трубки, конденсаторы, трансформаторы, антенны, амплитудные модуляторы, приемники, передатчики, сопротивления, колебательные контуры…
Война закончилась и радиоприемник вернули, но, его данные меня уже не удовлетворяли. Я установил на крыше антенну с вибратором, экраном и семью директорами , вставил в приемник собранный мною колебательный контур, поменял гетеродин и вместо усиливающегося триода установил новый 1Ж18Б пентод, увеличив тем самым коэффициент усиления радиосигналов. Теперь я смог принимать слабые сигналы в своем подвале, куда вход всем был запрещен, слушал «Голос Америки» и два музыкальных канала на английском. Но цель – подать и свой голос миру – была еще недоступна. Для получения высоких частот требовался генератор на кварцевых кристаллах.
***
Владивосток. Самый дальневосточный порт, закрытый город, основанный в 1860 году… Цепи, оковы, кандалы. Кузов машины… район Миргоро… – перевалочный пункт для распределения заключенных по исправительным колониям Дальнего Востока. Загнанных вместе 56 000 заключенных: русских, украинцев, белорусов, евреев, молдаван, среднеазиатов, кавказцев, прибалтийцев. Знакомые и незнакомые, разборки, избиения, убийства, эпидемии, смерть… Через два месяца опять цепи, оковы, кандалы… кузов машины… корабль…
***
Я окончил школу, в первый же год поступил на физический факультет Тбилисского государственного университета по специальности радиоэлектроника. Новые друзья, дни рождения, Варазисхеви, проспект Меликишвили, споры, примирения, экзамены, ночевки, любовь, размолвки, расставания, вновь ссоры и примирения…
Дипломной темой избрал радиопередатчик… Проектировал то, что самого интересовало – генератор с кварцевыми кристаллами. Работали с однокурсником на его квартире. Однажды, возвращаясь вечером, увидел выезжавшую со двора машину скорой помощи.
— Дедушке плохо, — сказала соседка.
— Несчастный ты наш! – запричитала другая.
Не помню, как оказался в квартире. Мама плакала над безжизненным телом дедушки в кресле.
***
В 1915 году золотой слиток, найденный одиноким золотоискателем Бориской Шафигуллиным, положил начало добыванию благородных металлов на Дальнем Востоке, на берегу Охотского моря и возникновению в Нагаевом кургане города Магадана. Поздней осенью 1932 года по приказу Генриха Ягоды на строительство дороги «Дальстрой» в Магадан перевели 12 000 здоровых заключенных. Из-за невыносимых морозов и плохого питания погибли все. На следующий год из нового потока выжил каждый пятый-десятый, и только третий поток оказался счастливым. Выжило большинство, и население Магадана выросло от 500 до 2000 человек. Построили дома, больницы, школу…
***
Меня распределили в НИИ физики и органической химии, младшим научным сотрудником. Зарплата небольшая –900 рублей, но я не жалел. Даже за половину оплаты согласен был работать, потому что занимался любимым делом. Исследовал вместе с двумя химиками действие электромагнитного поля на излучаемые изотопами сверхтяжелых металлов потоки. Однажды одна старая сотрудница попросила исправить ей заграничный радиоприемник. Принесла. Отнес я приемник домой, разобрал и вижу! – кварцевый генератор.
Моментально настроил гетеродин на нужную частоту, вставил вместе кварцевого генератора, поменял перегоревшую диодную трубку и отнес отремонтированный приемник хозяйке. Сотни благословений получил, а обернулось все наоборот.
За три дня собрал передатчик и настроил… Приемник включен, «Голос Америки» слушаю, показания передатчика проверены тестером, а передавать сигналы не могу. Не учел я возможности кварцевого кристалла. Регулировал на метровой волне, а звучавший в эфире «Голос Америки» по дециметровой волне передавался в радиусе 100 км.
Пришли…
***
Камера предварительного заключения. Допросы. Утром, днем, вечером, ночью… допросы, допросы.
— С кем сотрудничал? Кто финансировал? Кто твой сообщник?
Избиения… кровь… потеря сознания… выбитые зубы, удары, удары…
Суд.
— Шпион!.. Враг народа!.. Изменник родины… Продажная шкура!..
— Расстрел!
— Молод еще, может, исправится, пожалеем, дадим шанс!
— Хорошо! Двадцатипятилетняя ссылка!
***
В Магадан корабль вошел в феврале 1958 года. Оковы, цепи, кандалы… кузов машины…
— Новый этап доставили…
— Какие новости?
— Москвичи есть? Харьковчане? Кто из Ташкента?
— Метро построили?
— С этим знаком?
— Нет.
— А с этим?
— Кто тут грузин?
— Я.
— Как зовут?
— Георгий.
— Фамилия?
— Микеладзе.
— Дмитрий Микеладзе кем тебе приходится?
— Отец. Расстреляли в 37-м.
— Жаль! Не виноват он ни в чем! Мы вместе в предвариловке сидели.
— А что тут происходит?
— Безжалостная работа, нечеловеческая жизнь!
— И вы это терпите?
— Запомни, хочешь выжить, терпи, привыкай к мысли, что умрешь здесь, и на могильной плите вместо имени и фамилии напишут номер заключенного.
Магаданский исправительный лагерь располагался на площади пяти квадратных километров. С казармами для заключенных и лесным массивом, через который следовало провести автомобильную дорогу. Ну и, естественно, для этого врубить деревья. Лагерь не был огорожен ни колючей проволокой, ни оградой. Лишь по всему периметру, по деревянным столбам в три ряда тянулась проволока «катанка».
Часть заключенных работала на вырубке деревьев, другая часть очищала деревья от веток и загружала машину бревнами, третья – прокладывала кирками дорогу, а четвертая встречала в порту нагруженные машины, и или загружала судно, или складывала бревна на территории порта. Меня определили в четвертую группу.
В Магаданской области пшеницу не выращивали и муку привозили на кораблях. В такой день нас перебрасывали на разгрузку мешков. При разгрузке, «случайно», мешки падали в море, а вечером выносили на сушу промокшие мешки. Промокал только верхний слой, который не пропускал влагу, и внутри мука оставалась сухой. Конвой это знал, но молчал. Нагружали кузов машины и делились с конвоем пополам.
В лагере были три грузина: я, кутаисец Темур Васадзе, 42-летний мужчина, с которым я познакомился в вагоне, и Бессрион Менабде, который сидел с моим отцом. Мы с Темури называли его «батоно Бессарион». Он двадцать лет провел в Магадане, до окончания срока оставалось два года и он осторожничал, чтобы не навлечь на себя беду и добавить срок. О себе он ничего не рассказывал: «получил по заслугам», — говорил. Удивляло, что он вспомнил отца, а еще советовал не вспоминать старую жизнь, чтобы выжить. Темури был осужден на 15 лет: застал жену с любовником и пристрелил обоих. За двойное убийство полагался расстрел, но судья смилостивился – он сам был жертвой такого же случая и жалел, что не прикончил их. Поэтому Темури отделался «маленьким» сроком.
Сначала думал о побеге, но в городе скрыться не удалось бы. Население было предупреждено, что в случае недонесения информации о беглецах, им грозила тюрьма. Можно было договориться с капитаном судна, чтобы спрятал или достал лодку, а его подкупить, нужны были деньги, которые собрать практически не представлялось возможным.единственная дорога пролегала через тайгу, но близлежащий населенный пункт находился за тысячу километров от лагеря. За время моего пребывания в лагере пять человек пытались бежать. Одного нашли замерзшим на дереве, от троих остались одежда и кости, один еле спасся от гнавшихся за ним волков, прибежав обратно в лагерь, и получил вдобавок 10 лет.
Наконец, я понял смысл слов Бессариона. Я забыл, где нахожусь, кем был, откуда я родом, где жил, и примирился с мыслью, что не убежишь отсюда. Но один случай изменил всю мою жизнь. Был июль, время белых ночей, когда до двух часов ночи светит солнце, температура доходит до 12 градусов и заставляет снять бушлат. Возвратившись с работы, встретил у входа в казарму охранника: «Ты, кажется, разбираешься в электронике?»
— Да, — ответил я.
— Пойдем, Сергей Васильевич вызывает…
Прошли мимо казарм, на охраняемую территорию, пришли на командный пункт. Поднялись на второй этаж и через коридор, в конце которого стоял бюст Ленина, прошли в комнату, где сидел мужчина лет 60-ти, в погонах полковника, во рту у него былa папироса, и он что-то писал.
— Сергей Васильевич, привел.
Мужчина поднял голову, долго приглядывался. Строгое лицо, высокий лоб, седые волосы, зачесанные назад и густые усы.
— Ты свободен, — сказал он конвоиру. Послышался стук захлопнувшейся двери. Мужчина подошел к окну, обернулся:
— Ты грузин?
— Да, — ответил я.
— Зови меня дядя Сергей.
Я удивился. Этот голос, такой теплый, отеческий, совсем не был похож на прежний, отдавший минуту назад приказ конвоиру.
— Ты, наверное, голоден? – прошел во вторую комнату. Я, удивленный, последовал за ним. На столе стояли две тарелки, накрытые салфеткой. Откинул салфетку. На тарелке лежали хлеб и колбаса. Я чуть в обморок не упал – пять лет в глаза колбасу не видел.
— Ешь, сынок, — и усадил за стол.
Это слово напомнило мне деда, и я заплакал.
У него был испорчен приемник. В разделительном трансформаторе оборвалась обмотка. Приемник мог бы работать и без нее, но я снял трансформатор, прямо соединил концы и он заработал.
— Я в долгу перед тобой, — сказал дядя Сергей.
— Отдайте испорченный трансформатор и будем квиты.
— Нет, у меня долг покрупнее… – и отдал трансформатор.
Всю ночь думал, какой долг мог быть у дяди Сергея. На второй вечер разобрал трансформатор, разъединил пластины, снял вторую обмотку, отрезал десять метров проволоки и растянул антенну. Один ее конец присоединил к первой обмотке, второй – к одной из двух металлических пластинок, и заземлил. Моя антенна принимала волны от городской радиостанции, передавала трансформатору. Возникшая электродвижущая сила приводила в движение пластинку… частотой звука. Две металлические пластинки исполняли роль конденсатора. В зависимости от количества бумажных листов, расположенных между ними, появлялась возможность принимать волны разной частоты. Это была простейшая модель приемника, позволяющая слушать первый московский канал. В тот вечер весь лагерь собрался вокруг меня. Один из нас, слишком языкастый, приложив трансформатор к уху, передавал нам услышанное. На второй день конвоир снова вызвал меня на командный пункт. Прошли в ту же комнату, через коридор, где стоял бюст Ленина. Вместе с дядей Сергеем в кабинете сидели трое незнакомцев. Лица у всех были сердитые и напряженные. Ну, опять меня радио погубило, — подумал я.
— Откуда у тебя приемник? – строго спросил дядя Сергей.
— Сам собрал из трансформатора.
— А трансформатор где достал?
— Здесь, под окном нашел.
— Да, правда, — сказал дядя Сергей, — я выбросил.
Отлегло от сердца.
— Что слушаешь?
— Первый канал.
— Ладно, на этот раз простим, большой вины нет, — встал дядя Сергей, в знак того, что разговор окончен. Все вышли.
— А ты подожди за дверью, — сказал он конвоиру. Мы остались одни.
— Что ты наделал?
— Не буду больше.
— Пойдем, покормлю, — и повел опять в ту комнату. Усадил за тот же стол. На тарелке лежали хлеб и жареные куриные ляжки. – Ешь, сынок.
И я опять заплакал.
— Дядя Сергей, что за долг за вами?
— На войне меня ранили. Один грузин до безопасного места на спине меня тащил. Дотащил, привстал, и в это время его настигла пуля. Он упал на меня, а я ничем не мог ему помочь. Я даже имени его не знал. Теперь пришло время отдавать долг. Он был похож на тебя.
Осенью в порт пришел корабль «Восток» — как говорили, корабль дальнего плавания. Утром, как обычно, повели разгружать бревна. В полдень пришел тот конвоир и проводил меня на корабль: «работник им требуется», — сказал. Завел в капитанскую каюту. Капитан бросил мне одежду механика: «Одевайся!» Мою старую одежду забрал конвоир. Я ничего не понимал, хотя чувствовал, что происходит нечто необычное.
Окончательно в это поверил, когда капитан сказал мне
— Если бы ты не был сыном фронтового друга Сергея Васильевича, пальцем бы не пошевелил! — отправил меня в машинное отделение и приказал три для не показывать носа.
Через три дня вызвал:
— Теперь все позади, тобой никто не заинтересуется. В тайге нашли твои останки, но до отплытия все-таки сиди тихо!
Мы в Тихом океане! Какое это сладкое слово – свобода!
Калифорния, Лос-Анджелес, Голливуд, Лонг-бич, Залив Санта-Моника… Шумный, интересный, желанный город. Мы вошли в октябре 1962 года. Температура +28. Как трудно привыкнуть к жаре, спать без бушлата. В Магадане в это время -12 градусов мороза.
Капитан передал мне паспорт гражданина США, несколько долларов и наказал? быть осторожным. Распрощался с капитаном и сошел на берег. Теперь я – Джордж Микельсон, бездомный, с 200 долларами в кармане – на неделю хватит, — а чтобы не умереть с голода, срочно надо искать работу. Пошел прямо в администрацию порта и предложил свои услуги. Не отказались, спросили, что умею, ответил, что я – электрик высшего класса. Сказали прийти на следующий день для проверки. Вот где пригодились материнские уроки английского. И тут я вспомнил о ней, Элико. Как они? Раньше, когда инстинкт самосохранения был сильнее родственных чувств, не переживал. Сейчас сердце заныло, так захотелось их увидеть!
Ночь провел в порту, утром явился в администрацию. Вошел в комнату. Мне подали лестницу: лампочка не горит, проверь!
Вижу, лампочка не завинчена до конца. Поверну – зажглась!
— Молодец! Хороший электрик. Будешь работать за 600 долларов?
— Чтобы завинтить лампочку не надо быть электриком. Могу вам лазер соорудить…
— Ладно, иди! – засмеялись и выделили мне место на первом этаже. Через месяц признали, что знаю больше, чем завинчивание лампочки. Через два месяца перевели на второй этаж, назначили зарплату в 1000 долларов. 6 месяцев спустя, сидел на третьем этаже, руководил группой из 10 человек и получал 1400 долларов. Когда через полтора года автоматизировал перевозку и разгрузку груда в порту, подняли на четвертый этаж, назначили заместителем директора с зарплатой в 3000 долларов. Заодно предоставили квартиру в портовом поселке.
Секретаршей директора работала Ребекка Циммерман – красивая блондинка с голубыми глазами. С директором у меня была общая приемная, но секретарша – только у него, хотя Ребекка и мне готовила кофе, и даже с большим удовольствием, чем ему. И оставалась дольше в моем кабинете. Мы быстро сблизились. Вскоре поняли, что не можем жить друг без друга. Отметили помолвку, потом и свадьбу справили. Отец Ребекки – Ицхак, не очень восторгался безродным зятем, но когда я взял фамилию жены, надел еврейскую шапочку и заговорил на немецко-еврейском языке, стал считать самым лучшим зятем среди остальных своих зятьев. По субботам ходили в синагогу, но веру не сменил и носил крест. Ребекка это знала, но отцу не говорила. Через год родился Моше, потом Сара. Ребекка оказалась идеальной женой и матерью. Теплый очаг, семья, спокойная жизнь помогла забыть пройденный ад. О прошлом никому не рассказывал, даже Ребекке. Она не знала, кто я, откуда, и не спрашивала. Шли годы. Я работал, дети росли. Моше учился во втором классе, Сара – в первом. Ребекка занималась домом, семьей. Однажды, возвращаясь с работы, услышал грузинскую речь. Не поверил своим ушам! Как же я соскучился по родному языку! Не вытерпел – окликнул:
— Ребята, вы грузины?
— А ты грузинский еврей? – спросили одетые в матросскую форму парни.
— Нет, я грузин, но одет по-еврейски, — и я снял шапочку.
Мне так захотелось посидеть, поговорить, выпить с ними! Предложил пойти со мной, — приглашаю. Согласились с радостью. Зашли в небольшой бар там же, в порту. Заказали вино и бутерброды. Выпили… один… два… три… четыре.
— Ты как здесь оказался? – спросили.
Я не мог и не хотел их обманывать и рассказал без утайки. Словно камень с души свалился. Тяжело очень скрывать годами тайну, когда некому душу излить.
— Выпьем еще!
— Пойдем с нами, продолжим на корабле!
Я пошел. И там выпили. Посидели еще, грузины заставили заново все рассказать. Я еле ворочал языком.
***
Проснулся в каюте корабля, прикованный к кровати наручниками. Берег исчез за горизонтом. В волнах океана сверкали лучи полуденного солнца.