«Счастлив тот, кому Бог даровал право создавать прекрасное», — слова человека, который действительно заслужил это право и, вместе с тем, всенародное признание, уважение, преклонение перед большим талантом, и поэтому счастлив, — известный мастер монументальной живописи, заслуженный художник Грузии, лауреат Государственной премии Грузии Леван Цуцкиридзе.
Если бы не биографические сведения и официальная информация о присуждении ему звания «Жрец искусства», никогда бы не поверила, что человек с таким бодрым, молодым голосом, жизнерадостный, энергичный справляет свое 90-летие. Он и сейчас полон сил и стремлений создавать новые полотна на радость поклонникам его творчества. Поэтому и не удивляет его оптимизм, проявляющийся в одной из записей в дневнике (десять лет назад): «Посмотрите на мои руки, сколько морщин появилось на них за эти 80 лет, сколько тоски и печали таят они в себе, но ведь еще есть время, пока еще рано…».
Много лет назад в красивой имеретинской деревне один мальчик постоянно бегал к ручью и часами вглядывался в воду, где, как и вокруг, в траве беспорядочно были разбросаны обломки глиняных кувшинов. Потом собирал их, мелом или кусочками угля рисовал на них разные изображения и устраивал в доме маленькую выставку. Не знал, не подозревал, что спустя годы его прекрасные произведения будут выставляться в Германии, Бельгии, США, Югославии, Австрии, Люксембурге, Москве, Тбилиси. Что станет он известным на всю страну, обладателем Государственной премии и международного диплома им. Андерсена-Нексе, и ему будет доверена очень ответственная работа – роспись Сионского храма. Но, до всех этих успехов, мальчика впереди ждала длинная, неспокойная, полная борьбы за утверждение своего «я», творческая дорога.
«Поступить в Академию художеств я решил после одного забавного случая. Рисовать-то очень любил, но не думал о профессии художника. Однажды друг попросил сходить вместе с ним к его девушке, проживающей недалеко от академии. Пришли с коробкой конфет к ее дому, забросили «бамбанерку» в окно и бросились наутек, через крыши. Случайно оказавшись у стеклянного перекрытия академии, заглянул вниз и замер от интересного зрелища. Потом часто забирался на крышу и наблюдал за занятиями. Тогда и решил, что буду художником. Но я же никогда нигде не учился, не знал, как держать кисть, что такое композиция, как замешивать краски. На экзамене по живописи стал рисовать что-то по газетному фото. Не заметил, как какой-то человек подошел и стал внимательно разглядывать мою работу. Потом записал мою фамилию и ушел. Ну, думаю, заметил шпаргалку и не видать мне академии. Оказалось, что я был первым, кто заслужил пятерку, и дальше все экзамены сдал на «отлично». А тот незнакомый мне человек был Давид Какабадзе. Он, и все старшее поколение великих мастеров – С.Кобуладзе, Е.Ахвледиани, Л.Гудиашвили, — очень помогали, подбадривали нас, молодых. Говорят, случайность подтолкнет и откроет тебе тайную дверь в неизведанное. Используй ее. На мое счастье, я вошел в эту дверь и увидел дорогу, ведущую в прекрасный мир».
Но талантливый юноша не подозревал, не ведал, какие преграды придется ему преодолеть, чтобы утвердиться художником, что предстоит учиться не 5, как положено, а целых 12 лет. Своими противоречивыми, неформальными, не вписывающимися в советскую идеологию взглядами и отношением к художеству, Леван вызывал, мягко говоря, недовольство начальства. За непокорность и был наказан: возвращен с четвертого курса на первый. Но никакие ограничения, непризнание его самобытного стиля, обиды, препятствия не могли изменить убеждений Левана. Он продолжал рисовать так, как ему подсказывал его внутренний голос, показывал окружающий мир в собственном восприятии, таким, каким видел человека, библейского персонажа, сказочного героя, зверя или птицу. Уже позже, когда в искусстве начался процесс обновления и потепления, когда смело стали выдвигаться новаторские мышления, Леван своими своеобразным стилем был признан одним из лучших художников своего времени, большим мастером монументальной живописи.
Академию художеств, по специальности «живопись и графика», Леван окончил в 1957 году, затем, в 1960 – аспирантуру, и остался работать на кафедре живописи. С тех пор, до преклонного возраста, служил благородному делу воспитания молодых талантов.
Еще во время учебы в аспирантуре Леван начал работать над иллюстрациями к поэме «Витязь в тигровой шкуре». Шесть лет упорного, сложнейшего труда увенчались успехом – поэма на немецком языке, с его иллюстрациями дважды была издана в Германии, затем в Японии, Москве, Армении. Источником вдохновения стала поэзия Важа-Пшавела. Всю глубину души поэта, музыку его бессмерт-ных строк, восприятие природы и человеческого разума, Леван Цуцкиридзе в замечательных картинах воплотил так выразительно, нежными цветовыми гаммами, что поневоле проникаешься чувствами персонажей, ощущаешь близость к живой природе. Одна картина «Миндия с цветком» (поэма «Змееед») может служить этому доказательством, стоит лишь вглядеться в лицо юноши, взглянуть на его руки, бережно прикасающиеся к цветку. Такими же красноречивыми являются все иллюстрации к произведениям Важа-Пшавела («Алуда Кетелаури», «Гость и хозяин»), А.Казбеги («Хевисбери Гоча»), Ч.Амиреджиби («Дата Туташхия», семитомник), И.Цуртавели («Мученичество Шушаник»), Гете («Фауст»), «Баллада о юноше и тигре», к сборникам стихов Г.Табидзе, И.Абашидзе, А.Каландадзе (который Леван успел преподнести поэтессе перед ее смертью).
«Был период, когда я решил учиться в Москве и поехал поступать в художественный институт. Ректор института, посмотрев на мои работы, честно сказал: «Дорогой мой, вы законченный художник и ничему новому мы здесь вас не научим, более того, мы все испортим». Так и вернулся обратно в Тбилиси».
Успешной была деятельность Левана Цуцкиридзе в монументально-декоративной живописи. Его красивые панно украшали теплоход «Шота Руставели», административное здание Потийского порта. Они отличались той характерной особенностью, которая присуща грузинским фрескам. С настенной живописью Левану пришлось столкнуться еще не раз, и одним из самых значительных этапов в его творческой жизни была работа над копиями фресок монастырского комплекса Давид Гареджи, в частности, Бертубанского храма, где большая часть фресок была повреждена или находилась на грани исчезновения. Какое же чувство мог испытать художник, которому сам Католикос-Патриарх всея Грузии Илия Второй поручил расписать стены кафедрального соборы Сиони?!
«Это случилось вскоре после интронизации Илии Второго. Он выразил желание расписать храм и пригласил молодых художников, скульпторов, архитекторов, чтобы посоветоваться и выбрать того, кто взялся бы за это нелегкое дело и выполнил бы его высококвалифицированно. Все единогласно назвали меня. Невозможно передать, что в тот миг происходило со мной. Радость, гордость, боязнь, чувство огромной ответственности, восторг, — все перемешалось в голове. Семь лет продолжались работы и все эти годы я будто ощущал присутствие рядом Всевышнего. Он вселял в меня веру, придавал силы. С раннего утра до позднего вечера находился на строительных лесах, и не чувствовал усталости, возвращался домой, словно не было напряженного дня».
К сожалению, семилетний труд Левана стерли копоть, сырость, влага, годы. «Я только раз, на несколько недель оставил работу. Приболел немного и попросил без меня не штукатурить стены. Не дождались, и результат оказался плачевным».
Леван коротко объяснил некоторые принципы работы: «При росписи нельзя для штукатурки применять гажу – только выжженную известь. Расписывать лучше темперой, а не масляными красками. Каждую мелочь – и не только в настенной живописи, — вообще, в художестве, следует учитывать, следовать правилам лучших старых школ – византийской, высокого ренессанса, импрессионизма… Они исчезли, верно, но остались законы, утвержденные ими, и если талантливый, умный художник, — а их у нам немало, — сможет применить все лучшее, чему можно научиться у древних мастеров, то достигнет многого, создаст прекрасные творения. Главное, поверить в свои возможности, иметь цель. Стимул – великая сила!»
Именно стимул, непримиримость к возрасту, желание работать и любовь к однажды выбранной профессии, заставляю, Левана вставать раньше всех, брать в руки кисть и часами стоять у мольберта. В квартире, где все стены увешаны огромными полотнами, найдется место для его новых картин.
«Я не смогу ни дня прожить без работы. С того момента, как взял в руки кусочек угля и нарисовал первые каракули, я живу в этом мире красок, иду по тропе, указанной мне судьбой и пока не дойду до конца этой дороги, буду работать. Я счастливый человек, потому, что всю жизнь посвятил любимому делу. Рядом всегда стоит моя верная жена Дали, — опора и помощь. Горжусь своими детьми и внуками, которые все, как один, выбрали профессию художника и, надеюсь, достойно сохранят фамилию Цуцкиридзе. И если спустя много лет потомки вспомнят меня, как хорошего художника, это будет лучшей оценкой моей жизни».
Нет сомнения, из памяти народа не исчезнет имя такого мастера, как Леван Цуцкиридзе, чье богатое наследство служит ярким подтверждением его же слов: «Наша душа исполняет святой долг перед тем, кто предназначил его нам, — перед Богом».
Додо АХВЛЕДИАНИ.