Бросаю взгляд на домашнюю «выставку памятных встреч». Эрнст, его милейшая супруга Анна Минас-Бекова и ваш покорный слуга – в одном из флигелей знаменитого тбилисского Дома Мелик-Казарянца, на вечере памяти Булата Окуджавы.
Листаю фотоальбом – мы с великим скульптором на проспекте Руставели, у здания бывшего «ИМЭЛ»а. 2001 год, день открытия памятника работы «Микеланджело XX века» Эрнста Неизвестного, своему другу, культовому мыслителю, прозванному «Сократом XX века», Мерабу Мамардашвили.
А начиналось всё совершенно неожиданно, как говорится, и не думал-не гадал. Работал себе в 1995 году собкором московского «Труда» и вертелся на очередном форуме, собирая «скальпы» (блиц-интервью) знаменитостей в ныне позабытом-позаброшенном, а в те времена лучшем и единственном в столице отеле международного уровня «Метехи». Коллекция подобралась солидная: Кирилл Лавров, Темур Чхеидзе, Отар Иоселиани, Резо Чхеидзе, Эльдар Шенгелая, Махмут Эсамбаев, Сергей Капица…
В день отъезда гостей форума с труднозапоминающимся названием «За солидарность против нетерпимости, за диалог культур», обуреваемый профессиональной жадностью, «утречком раненько», я втихаря прокрался в гостиничную столовую, непрошенным гостем, поджидать ещё неопрошенных гостей, и застал в этой точке общепита единственную живую душу, да и то сплошь заслонённую развёрнутой газетой. Дымящийся кофе подан, газета опущена, и передо мной – явление Эрнста Неизвестного.
Обмениваемся улыбками, скульптор жестом приглашает составить компанию. О погоде, как полагается при первом знакомстве, я говорить не люблю, тем более с Эрнстом Неизвестным; сразу нашлись темы поинтереснее.
Для начала обмениваемся визитками: Эрнст выводит на карточке рисунок собственной «десницы великого мастера» — мне на память. Как-то незаметно разговор выливается в любимую тему скульптора: работу над главным произведением его творческой биографии – скульптурной композицией «Древо Жизни» (окончательная версия включает в себя около 800 рукотворных фигур (!).
— Я всегда стремлюсь переделать уже завершённое что-то исправить. Это – одна из причин, почему работа над моим главным произведением – «Древом Жизни», идёт ещё с 1956 года (завершена она была спустя 12 лет после этой беседы – В.С.).
Духовная основа Древа Жизни – Библия. Я лично подсчитал, что Древо Жизни упоминается в Библии, как сердце пророка, 860 раз. Древо Жизни – Сердце – Крест – это синонимы.
— Библия, я бы сказал, краеугольный камень Вашего творчества, особенно в области графики.
— Иллюстрации к «Книге Иова» — часть работы над «Древом Жизни». Как и иллюстрации к «Экклесиасту», и «Книгам Пророков» — всё это входит в единый замысел; эти сюжеты будут обозначены в композиции.
— Я слышал, что Древо Жизни явилось Вам в вещем сне…
— Да, верно, оно мне просто приснилось. Но не в окончательной «редакции» и не во всех подробностях, а как структура, основа – яйцо, состоящее из семи лент Мёбиуса.
А ещё мне очень по душе, что этот символ присутствует в мифологии и преданиях народов разных вероисповеданий – христианского, иудейского, мусульманского, будддистского. И в скандинавском эпосе, и в индийских религиозно-философских поэмах. Образ священного Древа Жизни близок всему человечеству…
При этом основой моего мировоззрения всегда был крест. Хочу, чтоб вы отметили: я обожаю старинные грузинские кресты. Будучи крещёным и православным, в церковь захаживаю редко, но форма креста видится мне всюду: в лицах, вот и сейчас, в ваших чертах лица собеседника, сидящего напротив, и в полёте птиц, и в деревьях – всюду видится мне крест.
— В Тбилиси у Вас много друзей?
— Да, да, как же иначе, здесь столько интересных, благостных людей. Но вот моего чудесного мудрейшего Мераба Мамардашвили на этой земле мне больше не встретить. Его заклевали и довели до гибели злобными выкриками, прямо в терминале аэропорта «Внуково». Мераб предсказывал великие беды и, увы, оказался пророком.
А к своей безвременной смерти он летел… от меня. Мы провели время в моём нью-йоркском доме за бутылочкой его любимого итальянского ликёра «Самбука». Последний раз я слышал его голос по телефону – уже из аэропорта он позвонил, попрощался, помолчал и добавил, что… смертельно устал.
Потом Эрнст пригласил меня в Мцхета, на прощальную экскурсию участников форума, и в автобусе я задал «исторический» вопрос: «Эрнст (от обращения по отчеству скульптор наотрез отказался), а вы бы не согласились поставить в Тбилиси памятник Мерабу Мамардашвили?».
Его дословный ответ сохранила плёнка диктофона: «Вы подали прекрасную идею. Над памятником Мерабу Мамардашвили я буду работать с восторгом и, конечно, без всякого гонорара, когда речь идёт о моём друге!».
В информированной среде ходили тогда слухи, что минимальный гонорар Эрнста Неизвестного за городскую скульптуру – миллион долларов.
«Передайте Шеварднадзе»… Было бы это в наши дни, фраза «передайте главе государства» позабавила бы читателя. Но тогда время было иное, по коридорам «ИМЭЛ»а, где обосновался парламент независимой Грузии, журналисты ходили чуть не в обнимку с народными избранниками и спикерами. Клондайк для интервью. Эдуард Амвросиевич тоже был вполне доступен, вот я к нему и подошёл, при посредничестве тогдашнего пресс-секретаря Рамаза Сакварелидзе, ныне востребованнейшего из политологов, и рассказал о встрече с Эрнстом Неизвестным и о родившейся идее.
— Я могу сказать только слова благодарности скульптору Эрнсту Неизвестному, — эмоционально отреагировал президент.
Не растерявшись, я поставил главу государства в известность, что Эрнст просил не ограничивать его в выборе места для установки памятника, и ещё… Грузия должна обеспечить за свой счёт доставку из США гипсовой модели и литейные работы.
— Можете от моего имени обратиться в Министерство культуры. Вам помогут уладить все технические вопросы, — заверил Эдуард Шеварднадзе.
Окрылившись, я устремился в руководящий культурой орган, не ведая ещё, что эпопея с памятником растянется… на шесть лет.
Привожу фрагменты переписки, хранящейся в моём домашнем архиве и представляющей, особенно после кончины великого скульптора, непреходящую историческую ценность:
Факс из Нью-Йорка:
«Дорогие Валерий (тогда – министр культуры Грузии Валерий Асатиани – В.С.) и Владимир!
Я вполне понимаю и сочувствую сложившейся в Грузии ситуации и её проблемам.
Именно поэтому и потому, что Мераб для меня один из ближайших и дорогих мне людей, я делаю для него и для Грузии этот памятник.
Работа уже закончена на 80% в полном размере 5Х1,5 м. Предварительный вес оригинала в гипсе (с которого будет снята форма для дальнейшего литья в бронзе) примерно 600 кг. Перевезти такой груз на самолёте и застраховать его на минимальную сумму, покрывающую расходы на производство и материалы, обойдётся примерно в $ 7, 500 — $ 8000 US. Есть, конечно же, вариант перевозки морем, что несколько дешевле.
У меня нет возможности оплачивать перевозку скульптуры. Возможно, надо обратиться за помощью к тем, кому дорого имя Мераба и память о нём в России, Грузии и Европе, и собрать средства? Передайте мои самые тёплые пожелания Эдуарду Амвросиевичу. Я надеюсь, что мы сможем с ним связаться в ближайшее время и обсудить возможности выхода из данных затруднений. У Грузии должен быть памятник Мерабу!
Искренне Ваш
Эрнст Неизвестный».
Из Тбилиси поначалу шли послания в оптимистической тональности:
«Дорогой Эрнст!
Республика непременно найдёт возможность выделить указанную Вами сумму на перевозку гипсового оригинала.
Министерство культуры и посольство Грузии в США готовы осуществить перевозку морем. Не позднее чем через месяц мы будем информированы, из какого порта направляется в Грузию корабль с продуктовым грузом. Как только эти детали будут уточнены, с Вами свяжемся как мы, так и посольство Грузии в США, которое обеспечит техническую безопасность транспортировки модели.
Сразу же по прибытии модели мы намерены приступить к литью по указанному Вами графику.
Будем счастливы видеть Вас гостем Грузии в дни установки памятника (расходы по Вашему приезду и проживанию государство возьмёт на себя).
Ещё раз благодарим и ждём встречи.
Валерий Асатиани
Владимир Саришвили».
Этот оптимизм «датируется» 1996 годом. А потом… Завертелась карусель, заварилась каша…
С горем пополам модель памятника была доставлена в Грузию (до меня дошли перетолки, что статую погрузили в гуманитарную пшеницу, следовавшую в Грузию в трюме сухогруза). Но литейные работы… Поначалу, как всегда, некстати, в дело вмешалось политическое обострение. Тональность писем сменилась на повинно-печальную:
«Дорогой Эрнст!
Работы, начатые сразу по получении Вашего бесценного дара, прервали трагические обстоятельства в Гальском районе Абхазии, к 300 тысячам беженцев на родной земле добавилось ещё 40 тысяч. Это существенно повлияло на бюджет. Отложены не только работы по литью и установке памятника Мерабу Мамардашвили, но и аналогичные работы по установке памятников художнику Ладо Гудиашвили, дирижёру Евгению Микеладзе и даже величайшему в истории Грузии царю Давиду Агмашенебели…
Примите наши извинения, но задержка произошла «благодаря» стечению трагических обстоятельств.
В. Асатиани
В. Саришвили
31.08.98»
И – ещё фрагмент, года полтора спустя:
«К сожалению, ситуация в Грузии оказалась намного хуже, чем представлялось мне. Экономике приходится латать дыры на тришкином кафтане, на культуру выделяются средства, едва достающие на поддержание физического существования её деятелей.
Учитывая возникшую ситуацию, не сочли бы Вы возможным переправить – через меня или другим способом, эскизы в Грузию, где (скорее всего, в Кутаиси), мы нашли бы возможность осуществить литейку. Разумеется, Грузия будет очень рада видеть Вас своим гостем во время заключительного этапа работы и открытия памятника.
Я доложил о предложенном Вами механизме, передал ваши рекомендации, сказал и о справедливой цене в составляемой Вами смете, но какой бы ни была сумма, сегодня Грузия не в состоянии взять на себя даже мизерные расходы по доставке и литью памятника за рубежом.
Мы приносим извинения… Будем ждать Вашего ответа».
Признаюсь, в то время я уже терял надежду на благополучный исход сего предприятия. Но не буду больше томить с этой казавшейся бесконечной историей переправки и отливки.
Следующая наша встреча с великим скульптором вновь произошла на грузинской земле, куда Эрнст с супругой прибыл наблюдать за ходом литейных работ и на торжественную установку памятника.
К вечеру отправились ужинать.
— А знаете, сегодня в семь часов вечер памяти Булата Окуджавы.
— Я туда хочу!
Тут разом подскочили ребята из службы безопасности (я-то полагал, что это – друзья дома, участники застолья). Как же так, что станет говорить княгиня Марья Алексевна (это не они, это я за них подумал), ведь у почётных визитёров программа расписана – обеды, ужины, концерты… Но что поделаешь, желание гостя – закон.
На обратном пути, по окончании вечера Окуджавы, Эрнст и Анна пригласили меня на ужин в пансион, где они остановились.
Эрнст ушёл в душ (как сказала Анна, по давней привычке снимать таким образом напряжение минувшего дня). Ужинали в компании с хозяйской кошкой, не пожелавшей спрыгивать с моих коленей, что весьма умилило Эрнста.
Помню, Эрнст говорил, что Мераб уже сейчас стал культовым философом в мировом масштабе; что утро в одном из восточноевропейских мужских монастырей начинается с пения «Молитвы» Окуджавы «Пока Земля ещё вертится»…
Открытие памятника ознаменовалось прибытием на торжество людей не только случайных, непричастных к этому событию, но и мешавших его воплощению в жизнь бюрократической тупостью.
На память мне остались кадры фотографа, так и не захватившего в одном пространстве автора идеи, скульптора и его творение.
Но памятник Мерабу Мамардашвили высится вечным даром столице Грузии – от ушедшего в вечность Эрнста Неизвестного.
автор: Владимир Саришвили