На мысль собрать в единый свод смешные истории из покрытой пылью болельщицкой шкатулки воспоминаний навёл меня рассказ знакомых о недавнем посещении бравурной игры тбилисского «Динамо» с любителями из Уэльса. 5:0, и взгрустнувшие гости улетают обратно в свои «ой, туманы, растуманы».
Ни разу, между прочим, грузинами не обиженные, — только легионерами…Но не только результативными бомбардирами-иностранцами запомнился тот матч. А ещё и воплями болельщиков, совершенно выпадавшими из контекста происходивших на поле событий. Нет, вы ответьте на вопрос — когда болельщики кричат? В Бразилии – всегда, у нас – нет. Если неприятель приближается к родным воротам, на стадионе – гробовая тишина. И если нам забивают – тоже.
Зато когда всё наоборот – слившиеся в единый гул тысячи звучных басов — не чета теноркам, закутанным в фанатские шарфы, из холодных стран. Но на этой игре с Уэльсом вопили против всякой логики. Болельщики на трибунах взметались по дюжине-другой с воплями «Вай! Вай!», размахивали руками, топали ногами и отбивались газетами от наглой саранчи, налетевшей аккурат во время матча. Наблюдался беспрецедентный отток зрителей с трибун уже в дебюте успешно складывавшегося матча. Хорошо ещё, бездушные твари дали футболистам доиграть, но многие болельщики ретировались к телевизорам, уступив поле боя саранче.
Эх, был бы это футбол эпохи Давида Кипиани, Виталика Дараселия, Вовы Гуцаева и всех «золотых парней», о которых Андрей Вознесенский писал: «…ощущаю пульсом, как голы влетают в сетку ливерпульцам»… Саранчу бы попросту растоптали.Билеты на ответную игру «Ливерпуля» в Тбилиси достать было невозможно. Не помогла даже работавшая в ЦК мамина подруга, которая – о чудо! – некогда подарила нам два билета на «Свадьбу Фигаро» с Мироновым, Ширвиндтом и другими небожителями Театра Сатиры Валентина Плучека…
Народный футбол – а значит, билеты в порядке общей очереди, у спекулянтов, или по блату, но не на уровне подруги мамы. И вот мы с одноклассником Ариком Мартиросовым занимаем позиции у ограды стадиона с глубокой ночи. К утру нас, десятиклассников, заметно теснят, а до открытия касс ещё часа два. Мы уже не сменяем караул – стараемся стоять, намертво вцепившись друг в друга. «Мо-ла-ре!!! Мо-ла-ре!!!» («Ккас-си-ра!») орёт вспотевшая толпа краснолицых мужчин 1920-1960 гг. рождения.
По обрушившимся на нас волнам локтей, колен и прочих конечностей понимаем – кассы открылись. Страшно боюсь потерять очки, без них я ни на что не годен. Придерживая дужку одной рукой, не успеваю среагировать на навал. И вылетаю из бушующей «очереди». Рубашка разорвана, челюсть нуждается в корректировке. Но это ерунда. Минут через десять из очереди, шатаясь, выбирается Арик – он и коренастее, и в кости пошире, и со зрением всё в порядке. «Есть!» — со слезами на глазах говорит герой. И тут мы оба заливаемся счастливым плачем со смехом вперемешку.
Потом, испуганно оглядываясь, – как бы не заприметила наш успех убанская шпана.Отдых недолог. Футбол – не театр. Это в оперу приезжай хоть ко второму акту, как было в моде у аристократов. На трибунах надо позиции занять за пару часов – как-никак «стотысячник». Ну, сто не сто, официально – 75, но в тот вечер было больше ста. А билеты у нас, между прочим, «стоячие». Арика я потерял уже на подходе к стадиону. Лавина людская разнесла нас, а о мобильных тогда и слыхом не слыхивали. Кое-как пробившись к бетонному ограждению, но был отогнан бдительным стражем порядка. Воровато оглянувшись, уцепился за какую-то железяку, а ноги пристроил, с разрешения любезного молодого человека, на его широких плечах.
Что мои тогдашние 63 кило против его ста – не меньше! Но как же продержаться мне, полувисящему-полускрюченному, два тайма… И тут меня, курящего безобразника, осеняет мысль, настоящее ноу-хау! Быстро договорившись с сидевшим в полутора метрах от меня на трибуне счастливцем, я кинул ему коробок спичек – якобы прикурить. Лёгким движением руки он сунул в коробок, уже прошедший два контроля, билет и бросил мне назад. Выбравшись из людской массы, я гордо проследовал к контролёрам и, показав билет на сидячие места, пошёл по рядам, не веря собственному счастью. И тут заметил, каким успехом пользуется моя идея – спичечные коробки замельтешили по рядам, как саранча-2011.
После первого гола в ворота англичан – взвившись ввысь и подхваченный десятками рук сограждан, я скатился на несколько рядов и оказался на весьма престижных и дорогих местах, где и досмотрел матч.
Много лет спустя угодил я в ещё одну историю на стадионе, придя туда на этот раз с целью написать репортаж о митинге оппозиции времён идиотской идеи палаток-камер. «Вот это мне нравится, — сказал сосед по ряду. – Видишь, регбисты рассаживаются среди зрителей. Это чтобы провокаторов остудить или поддатых, или чокнутых…». Я с оценкой соседа согласился целиком и полностью.А митинг был скучным. Набивавшиеся в Симоны Боливары лидеры оппозиции выступали натужно и явно переигрывали, выдавая желаемое за действительное. По трибунам разлетелись листовки. Кто-то от нечего делать соорудил из одной самолётик и пустил его в свободный полёт. И замелькали в воздухе десятки, сотни самолётиков. Я тоже смастерил самолётик и, подышав на него, запустил в воздух. Но конструктор из меня всегда был никудышный, и время показало, что, как и в случае с тёщей Воробьянинова, мой преклонный возраст не позволял надеяться на изменение дел к лучшему.
Описав кривую дугу, мой «ТУ» всем своим ТУпым рылом ухнулся прямо в бритое темя… регбисту, напоминавшему (о, великий Гоголь!) средней величины медведя. Оцепенев от ужаса, я наблюдал, как, медленно вырастая из ряда, регбист производит обзор близлежащей территории.- Придётся с тобой прощаться. Жаль, ты мне очень понравился, — вздохнул мой разговорчивый сосед, демонстрируя склонность к мрачным шуткам. «Чей?» — жестом вопрошал регбист, обводя ряды самолётиком, как дулом парабеллума. Набравшись мужества, я встал и отчеканил: «Мой!». «Возьми, друг, пожалуйста», — расплылся регбист в широкой добродушной улыбке, легко покрывая протянутой рукой разделявшие нас ряды.